Под конец 1828 года о марийцах Сернурской волости Уржумского уезда Вяитской губернии после доклада обер-прокурора святейшего Синода о чрезвычайном происшествии, состоявшемся 3 декабря в Вятской губернии многотысячном черемисском скопище в деревне Кюпран-Сола Сернурской волости Уржумского уезда с участием крестьян Вятской, Казанской и Уфимской губерний, стало известно российскому императору Николаю Первому и всему его императорскому двору.
Кто такие сернурские черемисы? К кому они относятся, луговым или горным? В чем их отличие от других этнографических групп марийцев? Эти вопросы возникали не только у царских чиновников, но и ученых. Об этом в полной мере ученый мир узнал лишь во второй половине 19 века, благодаря появлению в 1860 году отдельной этнографической работы о марийцах сернурской стороны, живших по рекам Немда, Лаж и Унжа: «Действительное описание жизни черемис, проживающих в Уржумском округе Вятской губернии». Оно было сделано выбившимся из государственных крестьян сельским писарем Больше-Сернурского общества Василием Федоровичем Милютиным, уроженцем деревни Нурбель Сернурской волости, для ученого комитета учрежденного в 1845 году Русского географического общества. Но копия ее была сделана для канцелярии вятского губернатора, выдержки из нее попали в местные издания. Она сослужила добрую службу приводящимися сведениями многим исследователям, прежде всего издавшему в 1866 году в типографии императорского Казанского университета книгу «Быт черемис Уржумского уезда» коллежскому асессору, одному из смотрителей уездных училищ Казанского учебного округа В.М.Шестакову.
«С самого рождения воспитывался я между обитающих кругом крещеных и частию некрещеных черемис. С возрастом юношества привык к ихнему разговору довольно хорошо. И когда обучился русской грамоте, впечатлелось мне забрать секретным образом подробныя и удовлетворительныя сведения в разсуждении образа черемисской жизни, нравственности и всех суеверных обрядов, сопряженных с древним
язычеством и жертвоприношением мнимым богам и богиням,- откровенничал он о себе в предисловии в ней.- Принимал смелость неоднократно быть в кругу таковаго сонмища народа, но не иначе, как под видом черемисина же, одевшись в ихней костюм; к тому же еще знавши коротко черемисский разговор. А в противном случае чрез таковое рисковатое поприще недолго бы было встретить от них неблагоприятных последствий. Бывал также и на прочих частных сборищах в подобных рощах. Посещал похороны и поминки умерших, сговоры жениха с невестою, свадьбы, семики и прочие праздничные собрания. Удивительно смотреть (кто не видавши и не слыхавши) на все ихния обряды древняго примера и подражания предкам своим, кочевавшим доселе в глуши дремучих лесов среди диких зверей, о которых давно уже нетерпеливо стремились и стремятся мои желания».
Чего же удивительного в жизни сернурских марийских поселян, оказавшихся по реформе П.Д.Киселева 1837-1841 годов в ведении Министерства государственных имуществ и отнесенных к Уржумскому округу, нашел писарь В.Ф.Милютин?
Прежде всего он обратил внимание на особенности домашних строений местных марийцев: «Дома строят обыкновенно: избу с небольшими двумя или тремя косящетными окнами на улицу и по одному во дворе. Печки деляют большей частию битыя из глины с кирпичными трубами, а некотрыя без оных, по-черному. На шестке печи прикладывают очаги, где варят в повешанных на крюк чугунных котлах пищу. В каждой избе вместо лавок устроены нары для удобнаго спанья. Двери, отворяющияся в избу, — против избы чрез сени,- клеть, а у других- таковая же изба. Скотские дворы ставятся возле избы или позади клети.
Каждый домохозяин строит у себя в однодворице чум или шалаш без моху и полу с лавками, которой служит им кухнею, в коих в летнее время, начиная с мая по октябрь месяц постоянно, несмотря на окружающий дым от безпрестаннаго курева огня, где среди чума варят для себя в котлах пищу и пиво, а визбах только пекут хлеб».
Наибольшее удивление у проживающего среди марийцев В.Ф.Милютина вызывала их привязанность язычеству, поклонение «богам, полубогам и духам» в имеющихся при каждом селении четырех рощах, предназначенных: первая «для приношения общих жертв всем богам», вторая — «для частнаго
приношения жертвы, третья — «для приношения жертвы полубогам» и четвертая «для приношения жертвы духам».
«В летнее время, в августе или сентябре месяцах каждогодно, собравшись из разных селений в одно,- несколько стариков делают уговор же между собою о всеобщем жертвоприношении,- внес он уточнения по молениям в первой святой роще,- выберут из среды себя картов(жрецов), назначив время и место лесной рощи для собрания народа, коим вручив бирки с назначением потребнаго количества на жертвоприношение лошадей, прочаго скота и птиц. Сии извещатели, передав бирки в первоотстоящем селении, расскажут все подробно и т аким секретным образом так, что русским нельзя узнать. Эти бирки передаются во все черемисские селения здешняго и прочих окрестных уездов. И в каждом селении выберут сборщика, который собирает на покупку скота деньги в виде прикладку, кто сколько пожертвует».
«Сбор народа всегда бывает в день пятницы, по ихнему в воскресенье,- заметил В.Ф.Милютин.- сплетут из пестрых лык обрата, наденут на каждую скотину и привяжут порознь к заветным березовым и липовым деревьям. Пред каждым деревом устроят по небольшой кроватке, выберут к каждой скотине из знающих картов (жрецов) и мясников, из коих первые положат на кроватку по одному пресному короваю ржанаго хлеба и поставят по бураку пива, зажгут восковыя свечи. Потом надев на голову шапку, будет читать молтиву: «Большой хлеб поставлен, большое пиво поставлено, золотая свеча зажжена на большой кроватке. Пред тобою стоит жемчужной шерсти лошадь, на шелковую узду привязанная, и подорожный ковш поставлен, с которой стороны к тебе поставлена и с той стороны с приятностию потрепли, и невозвратно прими!»
На спину лошади льют воды от головы до заду три раза, приговаривая человеком «держимую лошадь встрепени». И когда встрепенется, тогда каждый мясник свяжет веревкой животному ноги, повалив на землю, придавит к одной крепко с помощию предстоящих черемис рычагом; разрезав ножом горло, выпущенную в чашу кровь поднесет к заветному дереву и плескнув на оное три ложки сей крови, скажет: «На! Возьми золотую кровь». А по снятии кожи, повесит на разведенный огонь большой чугунный котел, в которой положит голову, ноги, легкое, печень, сердце, горло, верхнюю половину шеи, из праваго боку три ребра и леваго два,
грудину, задния ледвяшки, от спины три сустава, три шейные позвонка, и часть желудка; а гузенную и толстыя кишки начинят мясом, салом и кровью с крупой. Когда же все будет в готовности, то на кроватке зажгут свечи и все встают на колена, и карт начинает читать молитвы».
По словам В.Ф.Милютина, после моления жертвенное мясо съедалось, а «кожи лошадиные оставляют на месте привязанными к березе или липе, а боле сжигают вместе с костьми», а затем молящиеся «разъезжаются по домам». Ему показалось, что во вторых рощах происходили такие же моления, как в первых, но с меньшим количеством селений- «однаго или двух, а иногда трех и четырех», в третьих рощах производились «частные приношения жертв», когда «черемисин делался нездоров», четвертых — покровительствующим людям «общим и частным духам.» Все эти рощи в его времена почитались «святыми местами», где нельзя было без надобности даже «срубить одного сучка дерева», а если такое случалось, то виновников ждало проклятие.
«К величайшему прискорбию, что вообще черемиса почитают вместо воскресения пятницу,- писал он, как православный прихожанин Сернурской церкви, — в этот день ничего не работают, находясь в праздности, а напротив, работают в воскресение и в церковь молиться не ходят».
Подробное отражение в этнографическом описании В.Ф.Милютина нашли сернурские марийские свадебные обряды.
«По достижении узаконенного возраста лет, черемиса первым правилом почитают женить молодого парня, — говорил он о сватовстве невесты. — Собственно для вспомогательства в семейственном быте по сей причине отец, а по неимению его старший брат или из ближайших родственников, если не предвидится в своем селении по нраву невеста, отправляется с женихом в окрестные селения. В коих разведав о достойности девки, отправляются прямо в этот день. И посоветуясь с домохозяевами как должно, если с той или другой стороны не встретится препятствие, то назначив день рукобития, жених с отцом или родственником является к невесте с вином, короваем хлеба и сырною лепешкою. Поставя в избе на нары краюшку, первоначально сделают условие о денежном калыме, следующем со стороны жениха, судя по зажиточности, от 10 до ста руб.серебром, и о приданном с невестою, заключавшемся в одежде и скоте разного рода, соображаясь с суммою с калымом. Потом невеста нарядится в
самую лучшую праздничную одежду. И отец с матерью первым долгом считают спросить дочь о согласии на выход в замужество.
По получении от нее согласия, сватовья, ударивши по рукам, отец и мать сядут за стол в первое место, а невесту с женихом поставят против себя. Сват, отрезавши от своего коровая хлеба, привезеннаго с собой, небольшую краюшку положит на оную сырною лепешку. Откусив от оных немнаго, подаст нареченному тестю и теще, которыя по примеру его откусив, отдадут обратно. И сей сват, наливши два деревянных ковша вина, подаст им, которыя по принятии онаго, поздравят с начатием дела. И отведав оба вдруг, переменясь между собою ковшами, выпьют все. Вслед затем и сват с приезжим товарищем выпьют по ковшу, передав жениху помянутую краюшку с лепешкой, который также, откусив, даст своей невесте. Сия исполнив этот обряд, подаст оныя и по ковшу вина всем бывшим тут зрителям. Потом принесет с реки свежей воды и ,сварив в котле овсяную салму, поставит в блюде на стол. Невеста, поручив подружке налить ковшик вина с повешенным на черен того полотенцем своего рукоделья, вставши обе рядом подадут отцу жениха, который выпивши вино, полотенце положит в пазуху. Таким же образом подадут жениху. После чего, наевшись салмы и поблагодарив новую родню за угощение, отправятся домой. Спустя несколько времени отец жениха купит ведро вина и отправится к свату. Сделав с ним решительное условие о калыме и о назначении дня свадьбы отдаст деньги. Вино все выпьют с приглашенными соседями».
Не менее интересно проходил, по словам В.Ф.Милютина, день свадьбы, начинавшийся с выбора поезжан на свадебный поезд:«Отец жениха из среды собранных к себе в дом родственников и соседей, назначит большого карта (тысяцкаго), меньшаго карта (боярина), большего веге (среднего боярина), дружка (шафера), 2-х свах, пузырника, хорошо знающего играть в пузырь, и барабанщика, пригласив к тому еще в поезде человек до 20, а иногда до 50; коих угостив овсяной салмой (что у черемис первое кушанье), пивом и вином, отправятся в путь, все поезжане с игрою в пузырь и барабанным боем, заезжая по предварительному извещению к родственникам женихова отца, который разведет к ним егерчику ( из овсяной муки лепешечки) в знак того, чтобы ожидали свадьбу, у них попировав недолгое время, поедут уже прямо к невесте».
Сначала свадьба проходила в доме невесты. «По прибытии к дому невесты весь свадебный поезд остановится за воротами на улице,- вспоминал В.Ф.Милютин о своем ее посещении.- И дружка известит хозяина о прибытии к нему свадьбы, которой как скоро приготовится к принятию, то поезжане по въезде во двор, поставив лошадей своих к месту, соберутся на крыльцо, откуда с игрою своей музыки, т.е. пузыря с барабанным боем, и торжественным криком войдут в избу. После коих по прекращении шума, взойдет и отец жениха, принеся на плече две коженныя сумы с помещением в них одной вареной курицы или утки, 4-х караваев хлеба, двух овсяных каравайцев и одной сырной лепешки; отдает свату, который выложив эти гостинцы на стол, куда посадив свата, вручит большему карту вино. Сей отрезав от однаго коровая хлеба краюшку, положит на оную сырную лепешку и откусив сам, вручает дружке, который сделав тоже, передаст каждому из поезжан. Между тем карт угостит всех вином и пивом».
Так начавшееся «пировство с пузырною музыкою и барабанным боем», «плясок с напевом:ого-го, ого-го» продожалось всю ночь. А на следующий день, по В.Ф.Милютину, следовал отъезд невесты в дом жениха: «На другой день поутру сват угостит нарочито приготовленными блинами, а карт по приказанию хозяина подаст всем поезжанам вина и пива по нескольку ковшов. Опять начнется пировство и та же самая пузырная музыка с барабанным боем. Между тем отец жениха скажет своему свату: «Ну, сват! Я заставил играть и веселиться, а ты прикажи невесте (дочери своей) сварить салму, потому что время отправиться домой». Вместо этого требования сват сей нарядит в одежды невесты мужчину в виде мнимой невесты, а другой в виде свата выведет его посреди избы, поведет три раза в круг стола, и этот сват потреплет руками главных поезжан, т.е. большаго и малаго картов, большаго вега и жениха. А в том месте мнимая невеста изыскивает средство поцеловать своего жениха, который напротив сего к себе не допущает. После сей церемонии оба выйдут со сцены к печке, где сидит настоящая невеста, которая взяв свою одежду наденет на себя. И тот же сватун выведя ее в избу, посадит за стол, которую отец, принеся непочатую чашку скоромнаго масла, попотчует ее вином.
Потом все поезжане выйдут из избы в сени с шумом, а сватун взяв за руку невесту, отдает жениху, приговаривая: «На, возьми эту девку в свое семейство», который выведет ее во двор, и они сядут в сани, а в летнее
время в телегу. И невеста дает жениху небольшое полотенце, прихватив возжами, сама держит за конец, передерживая друг друга в руках три раза. Напоследок, жених вырвет полотенце и заткнет за опояску, потом отстегнет нагайкой три раза невесту, приговаривая: «Не вози с собой Кереметя».
Теперь, по заключению В.Ф.Милютина, свадьба перемещалась в дом жениха: «По приезде с тем же шумом к воротам своего дома, дружка взяв у невесты иголку, проведет оную пред воротами три раза и воткнет сверху в столб. Потом по въезде во двор вбежит в избу и поймав женихова отца за ухо, скажет, что он привез жемчужное зернышко, котрое еще без гостинца не идет, чего подарить? Подарю, скажкет отец, плохаго жениха. Дружка, выходя на улицу, пересказывает эти слова невесте. Но она из саней не выходит, почему дружка во второй раз обращается к отцу, который будет обещать ей уже плохаго теленка. Но она и на это не соглашается. И когда в третий раз услышит от дружка, что свекор обещает рыжаго жеребца, тогда невеста, бросив грош на землю и став правой ногою, на оной повернется три раза кругом по солнцу. А дружка, подняв тот грош, бросит его чрез избу. И в то время невеста с погонихою уйдет в клеть, а дружка вслед за нею принесет все ея имение. Потом она, взяв женскую рубаху и шимакш (которые женщины носят на голове) и полотенце, идет в избу, куда и все поезжаны взойдут с большим шумом. Где отец женихов подает большому карту краюшку хлеба с сырною лепешкой, который откусив понемногу, передаст дружке, и как сей, так и все по примеру перваго сделают; а жениха с невестою отведет за задний стол, который сядет на невестины полуодежды. Дружка, разломив блины на четыре части, отдаст жениху. Сей откусив, передаст невесте. А она сделав тоже, возвратит остатки жениху. И потом оба должны их съести. Но наперед дружка поднесет им по ковшу пива, которыя выпьют, переменяясь друг с другом ковшами. После подаст вина и оное выпьют таким же образом.
Наконец, сваха уведет невесту в клеть, где уделав ей голову по-бабьи и завив два пука( косы), наденет на голову шимакш и возьмет бурак пива, поведет в гумно со всем поездом; где выпив по ковшу пива, встанет невеста на колена на приготовленной подушке, а поезжане обойдут ее кругом три раза, и возвратяся все в избу. По приходе жених с невестой поднесут отцу и матери по ковшу пива с коленопреклонением в ноги; после сего первой так же поднесет всем мужщинам, а последняя женщинам, которыя взяв с собою бывших на свадьбе девок, пойдет на речку с ведрами за водой, бросив в
оную медный грош, подарит по таковому и девкам; по возвращении сварит из привезенной от отца овсяной муки салму, в коей три большие штуки, этой салмы подаст свекору и свекровке и угощает, а остатки съедят поезжане. Между тем карт подаст жениху и невесте пива, которыя пьют, переменяясь ковшами. А дружка все семейство женихово и самых ближайших родственников посадит за стол».
Далее по рассказу В.Ф.Милютина, шло одаривание невестой свекора и свекрови «рубахами, последнюю еще шимакшей, деверьев- полотенцами, а золовок-холстом на рубахи», прихожан, среди которых обязательно дружку, пузырника и барабанщика, разными подарками, удаление молодых «на спокой спать»: «Жениху и невесте велят обняться, а сваха закроет их тулупом дружка, ударив невесту нагайкой три раза, приговаривая «Ложитесь двое, а вставайте трое». Большой боярин приказывает, чтоб до трех ночей не совокупляться, потому что невестка будет приготовлять кушанье невкусно. И потом, оставя их, все уйдут в избу, где начнут плясать дружка со свахой. А девка, которая всегда бывает при невесте, пляшет одна. Итак, напившись пива, гости разойдутся по домам».
И новое утро, по мысли В.Ф.Милютина, молодые встречали мужем и женой, приступив к совместой жизни. Ему доводилось посещать не только марийские свадьбы, но и скорбные похороны и поминки, увидев воочию, как «сын или родственник» умершего «сзывал к себе своих деревенцев для делания гроба», «выносилось мертвое тело на двор», которое на лубке мыли водой, после стрижки ногтей одевали «в рубашку, порты и балахон», «белые онучи и лапти», подпоясывали ремнем, надев на голову шапку и на руки рукавицы. «Внесут на том же лубке в избу, положат на лавку в передний угол, покроют новинкой длиною с умершаго. И три конопляные нитки той же (величины) длины и одну иголку положат возле умершаго,- было замечено им.- Между тем, пока делают гроб, женщины в том доме, где случился покойник, так и соседки напекут блинов. И каждая соседка, приходя к умершему, принесет с собою небольшой лоскут холста и кладет на лицо, приговаривая : «Вот тебе холст в будущем веке утираться». А блины в большой чаше ставят на лавку, у головы умершего».
В.Ф.Милютиным удостоверялось, как ближайший родственник усопшего зажигал восковую свечу, вставал перед ним на колени, прося у Киямата- «начальника ада», «чтобы умерший всегда был в светлом месте, а не в
темном», выносился покойник из дома на лубке, а во дворе помещался в приготовленный гроб с посланным войлоком и подушкой, в который клали «нож, шипичнаго дерева палку», а за пазуху умершего- «три блина и три куриныя печеныя яйца». Он видел на кладбище, как перед опусканием гроба в могилу, сын или родственник покойника бросал в «оную грош денег», приговаривая «На, купи на эти деньги земли», после похорон на могиле зажигались две восковые свечи и происходило поминовение. Справляемые марийцами поминки по умершему в седьмой и сороковой дни удивили В.Ф.Милютина тем, что на них следовало приглашать самого покойника, когда «сын умершаго или ближайший родственник, взявши с собой какого-либо товарища, полштофа вина, бурак пива, овсяной караваец и сырую лепешку», кладя «в сани или телегу войлок и подушку» отправлялся на лошади «на кладбище к могиле покойника, из коей зовя его в гости», а по приезду их оттуда все домашние и гости выходили «со слезами встречать «покойника», воображая, что он пришел к ним в избу для свидания». «Между тем один из родственников, надевши оставшуюся после покойника одежду как-то рубашку, балахон, шапку, рукавицы, начинал плясать при игре на пузырного музыканта, и все гости бьют в ладоши.- излагалось им.- И домашния полагают, что будто бы по покойнике плачут. Когда же наряженный подойдет к зажженным свечам, то все домашния, называя отцом или братом (тем именем, кто у них помер), на коленях со слезами угощают его вином и пивом; не умолкают и гости в непомерном пировстве. Наряженный же мнимый мертвец припеваючи рассказывает о себе, что по смерти живет он хорошо, видел всех прежде умерших и исправляет от них поклоны. О себе не велит тужить и плакать, а велит только поминать».
А поутру, по В.Ф.Милютину, сын умершего ехал провожать «покойника» на кладбище, повторив всю процедуру на «поминках в 40 день», с той лишь разницей, что при этом «приготовлялось сорок ржаных пресных лепешек и более бывало гостей».
В научный оборот статья В.Ф.Милютина была введена как имеющая этнографическую ценность выдающимся русским этнографом Д.К.Зелениным. Она сослужила добрую службу приводящимися сведениями кроме издавшего в 1866 году в типографии императорского Казанского университета книгу «Быт черемис Уржумского уезда» В.М.Шестакова, выступавшим во второй половине 19 века в печати с публикациями по марийцам инспектору народных училищ Вятской
губернии С.А.Нурминскому, вятскому краеведу А.А.Андриевскому, казанским этнографам К.С.Кузнецову и И.Н.Смирнову.
С.А.Нурминский имел личное знакомство с В.Ф. Милютиным во время посещения Сернура по делам службы в качестве губернского инспектора народных училищ. Еще со времен своей учебы в Казанской духовной академии он интересовался марийскими религиозными верованиями, опубликовав об этом несколько статей в журналах «Православный собеседник», «Православное обозрение» и «Живая старина».
Сернурскую волость с 1880 года намеренно включал в маршруты своих этнографических экспедиций сотрудник и секретарь Общества археологии, истории и этнографии при императорском Казанском университете С.К.Кузнецов. В 1881 году отсюда он начал свою поездку к древней марийской святыне Чумбулатову камню, о котором впервые стало известно ученым из записок Адама Олеария (Эльшлегера).
«Во времена проезда Олеария по Волге интересующая нас местность была еще густо населена черемисами, -писал С.К.Кузнецов.- Здесь и дальше к северу , до гор.Котельнича, было ядро черемисских послений; по реке Немде, Пижме, около теперешней слободы Кукарки, кругом города Яранска и вплоть до Кокшарова (нынешнего Котельнича) жили черемисы с отдаленных времен. Здесь же впервые испытали они набеги новгородской вольницы и потеряли свой укрепленный город Кокшаров. Из описываемой местности черемисы начали выселяться на юг- в Уржумский уезд- с конца 18 столетия, но особенно усилилось выселение со времени уничтожения Чумбулатова камня, так что в Колянурской волости не осталось ни одного черемисина».
По заключению С.К.Кузнецова, часть этого населения, покинувшего насиженные места из-за истощения земель «до последней степени» и «под давлением русской колонизации из уездов Нолинского и Котельнического», оказалась на сернурской стороне, подобно «выселившимся в село Сернур» предкам сопровождавшего его в поездке «юного черемисина, носившего фамилию Чумбулатова».
С.К.Кузнецов оказался невольным свидетелем перехода славы от Чумбулатова камня как центра марийского язычества края к Сернурской волости, располагающей множеством др
В 1882 году С.К.Кузнецов предпринял специальную поездку в Кюпран-Солу со своим помощником- учащимся Казанской инородческой учительской семинарии, уроженцем сернурской деревни Нурбель Тимофеем Семеновым. Впечатления об этой поездке легли потом в основу корреспонденции С.К.Кузнецова «Село Сернур Уржумского уезда», опубликованной в газетах «Вятские губернские ведомости» и «Волжско-Камское слово».
В своих публикациях, а в частности, статьях «Черемисские мольбища» в газете «Вятские губернские ведомости» и «О черемисских мольбищах д.Кюпрян- Сола Вятской губернии» в журнале «Известия общества археологии, истории и этнографии при императорском Казанском университете» С.К.Кузнецов называл Сернур «центром язычествующих черемис» и «черемисским Иерусалимом», где «жрецы до точности знают свое дело, и разные сновидцы и вороженцы гремят на весь черемисский мир».
Под впечатлением поездок с С.К.Кузнецовым по Сернурской волости его помощник Т.С.Семенов написал впоследствии этнографический очерк «Черемисы», опубликованный в четырех номерах московского журнала «Православный благовестник» в 1893 году и изданной затем отдельной брошюрой в типографии А.И.Снегиревой. В него были включены интересные материалы по традиционной одежде, пище и религиозных обрядах и праздниках, собранные в родной Сернурской и других волостях Уржумского уезда.
Т.С.Семенов подчеркивал особую приверженность местных марийских женщин к национальному костюму: «Так в начале восьмидесятых годов в Сернурской волости Уржумского уезда распространился слух, что будто бы одна девушка( на сколько нам помнится, деревню, откуда будто бы она была, называли Тореш-Кувар), которая в блестящих и пестрых нарядах и французском платке отправилась в гороховое поле, была поднята на небо и там ее обличили в пристрастии к русскому наряду. Девушка эта только через три дня явилась обратно на землю онемевшей и в рыдыниях знаками объяснила о случившимся с ней. Слух об этом быстро облетел весь уезд Уржумский».
Т.С.Семеновым в родной деревне Нурбель была записана «Черемисская сказка о том, как один черемисин обманул черта», напечатанная на русском и марийском языках в «Известиях Общества археологии, истории и
этнографии при императорском Казанском университете», став одной из первых публикаций по этому жанру марийского фольклора.
По заданию этнографического отдела императорского Русского географического общества в 1904 году С.К.Кузнецов совершил новую поездку по Малмыжскому, Уржумскому и Яранскому уездам Вятской губернии. Целое лето он провел в изучении черемис и вотяков и ,как писал в опубликованном в журнале «Этнографическое обозрение» своем отчете, «пополнении прежних наблюдений, в собирании произведений народного творчества инородцев и их костюмов». И,конечно же, известный ученый не мог проехать, не посетив полюбившуюся ему Сернурскую волость.
Следом за С.К.Кузнецовым через два года, в марте-мае 1906 года, в волостном селе Сернуре побывали профессор фино-угорского языкознания Гельсингфорского университета Юрье Йоосепи Вихманн и его жена Юлия, начинающие сотрудники созданного в 1883 году в Финляндии Финно-угорского общества, направленные в Россию в экспедицию для изучения родственных на родов.
Юрье Вихманн изучал диалекты марийского языка и намеревался заняться здесь сбором матералов по уржумскому говору лугового наречия как «сохранившегося от влияния других языков». Супруга Юлия выступала в роли его помощницы и этнографа.
Вихманны пробыли в Сернуре почти два месяца. За это время им удалось собрать хороший фольклорный и этнографический материал по местным марийцам. Ими были записаныи 34 легенд, 37 пословиц, 60 загадок и 50 песен.
Часть собранных в Сернуре экспедиционных материалов Юрье и Юлия Вихманны опубликовали в 1908 году в венгерском научном журнале в Будапеште, а потом поместили их в изданном в 1931 году сборнике по марийскому фольклору.
В 1913 году в Сернуре побывал еще один финский ученый Уно Хольмберг-Харва, собирающий материалы о марийских религиозных воззрениях, почитании марийцами высших и низших духов, обитавших на небе, «в воде, в лесу, в горах, в болотах и оврагах».
Он посетил несколько марийских молельных рощ кюсото: посвященных высшим духам кюшыл ото и низшим – юлыл ото. У.Хольмберг находил, что низшие духи марийцев являются не чем иным, как обожествленными родовыми старейшинами, прославившими свой род, подобно почитаемым ими Чумбулату, известного также как Кугурак, то есть старейшина, Курык кугыза- горный старик, Курык кугу ен — горный большой человек, или Человек-гора. Неслучайно каменные осколки с таких мест хранились марийцами у ворот и крыльца своих домов, как бы отгоняя от них от злых духов и порчу. Из нескольких родов, полагал ученый, складывались «вел или эл», то есть край во главе со старшим хозяином Кугу оза, Онаром или Кугыза.
Переводчиком и добровольным помощником У.Хольмберга во время пребывания в Сернуре был местный священник, надзиратель черемисской миссионерской школы Ф.Г.Егоров, окончивший Казанскую инородческую учительскую семинарию и миссионерские курсы при Казанской духовной академии. Общение и совместное времяпровождение с ученым европейского масштаба стали для него настоящей школой по этнографии, которую ему пришлось проходить на ходу. Как он признавался позже, именно У.Хольмберг внушил ему «необходимость изучать свой народ», подтолкнул его к собирательству марийских преданий, легенд, сказок, поговорок и пословиц. Он убедился, что это интересно и местным периодическим изданиям, куда стал посылать свои этнографические материалы, печатаясь в них под псевдонимом «С.Макаровский», по второму названию села. А после публикации 11 мая 1914 года в выходящем в Санкт-Петербурге еженедельном художественно-литературном журнале «Огонек» сенсационного развернутого фотоочерка О.И.Смоленцева «Языческие жертвоприношения и обычаи у православных черемисов», у него зародилось желание научиться фотографировать. Журнал предложил своим читателям с соотвествующими комментариями «длинный ряд снимков, характеризующих и жертвоприношения, и наиболее типичные моменты из жизненного уклада черемисов Уржумского уезда Вятской губернии и Царевокшайского уезда Казанской губернии», имеющихся, кроме «Огонька», лишь в этнографическом отделении музея императора Александра III. Не обошлось и без «чрезвычайно редких фотографий с натуры», сделанных в Сернурской волости.
Но прежде, чем фотографировать, Ф.Г.Егорову пришлось учиться писать на родном языке для появившегося в 1907 году в Казани ежегодника «Марла календарь» («Марийский календарь») и начавшейся выходить с 1915 года в Вятке первой марийской газеты «Война увер» («Военные вести»). В них он публиковался под псевдонимами «Йогор эрге» и «Йогор Вӧдыр». А в 1916 году ему удалось издать в Вятке отдельной книгой свой этнографический очерк на марийском языке «Керемет». Это был его своеобразный ответ на присланный ему У.Хольмбергом в подарок с авторским автографом экземпляр изданной им в 1914 году книги на финском языке «О религиозных верованиях черемис».
В 1918 году Ф.Г.Егоровым и был поставлен крест на бывшем священничестве. Он намеренно изменил в новых документах свое отчество Георгиевич на Егорович. Он был одним из первых, кто активно включился в собирание фольклорных и этнографических материалов в составе фольклорных и этнографических экспедиций, организуемых уже при новой власти открывшимся в Краснококшайске областным краеведческим музеем и созданным Марийским обществом краеведения в местах компактного проживания марийского населения. Летом 1925 года вместе с В.М.Васильевым и Т.Е.Евсеевым Ф.Е.Егоров принял участие в экспедиции к марийцам Нижегородской и Вятской областей, в 1926 году — по Торъяльскому, Сернурскому, Мари-Турекскому кантонам Марийской автономной области. Во время этих поездок он сумел собрать немало марийских легенд и преданий исторического характера. Ф.Г.Егоров засел за новые статьи по этнографии и истории марийского народа, публикуя их в журналах «Марийское хозяйство» и «Марий Эл». И уже в 1929 году на их основе он издал книгу «Материал по истории народа мари», обессмертившую его имя в народе. Собранные им сведения, в частности, исторические предания, легенды о мифических богатырях- онарах и народе овда, использовал в главах «Краткий очерк истории марийского народа» и «Национально-бытовые особенности мари» в своем «Описании Маробласти» М.Н.Янтемир, научный секретарь Марийского общества краеведения. Он обращался к ним и во время составления этнографической карты Маробласти. Им и самим был собран хороший фольклорный исторический материал во время непсредственных выездов в Сернурский кантон по работе. На их основе М.Н.Янтемир пришел к заключению, что
предки местного марийского населения переселись сюда из-под Кукарки, Нолинска и Яранска бывшей Вятской губернии, а также моркинской стороны.
В экспедиции Краснококшайского областного краеведческого музея, включая Сернурский кантон,с 1928 года стал привлекаться сын Ф.Г.Егорова Константин, закончивший Казанские высшие художественные мастерские и ствший одним из первых марийских профессиональных художников. Ему поручалось сделать зарисовки сцен деревенской жизни, портреты крестьян. Так появились написанные на марийские сюжеты его картины «Тризна», «Ага пайрем», «Древний марийский поселок».
В 1929 году по Сернурскому кантону совершил по поручению Марийского общества краеведения уникальную экспедиционную поездку Тихон Ефремович Ефремов-Уньжинский, один из первых собирателей и популяризаторов марийской волыночной музыки. Большая часть сделанных им записей 100 различных таких мелодий от 33 волынщиков имеет сернурское происхождение. Зачарованный ими он написал потом даже рассказ «Шювырзо кугыза» («Старик-волынщик»).
К организации экспедиций в 1930 году подключается Марийский научно-исследовательский институт. Уроженец сернурской стороны К.А.Четкарев, став через три года его аспирантом после окончания Восточно-педагогического института в Казани, занялся собиранием марийского фольклора: пословиц, поговорок, легенд, частушек, отдав предпочтение сказкам. Маршруты его экспедиций проходили в основном по северо-восточным, в том числе сернурским, населенным пунктам автономной области, преобразованной в 1936 году в республику. Уже в 1936 году по собранным в них материалам им был издан сборник частушек «Колхоз муро»(«Колхозные песни»), а через год защищена кандидатская диссертация под руководством профессора М.К.Азадовского в Институте энографии Академии наук СССР в Ленинграде. Всего при жизни он издал пять сборников маёрийских сказок. Наверное, не найдется среди марийской детворы таких, кто не знал бы обработанные и пересказанные им народные сказки о богатырях: Дубовом Тумо патыре, Сосновом Пюнчо патыре, Еловом Кож патыре, Каменном Кю патыре, Тестяном Нончык патыре, Железном Кюртно патыре. Под его началом вышли также монографии «Марий калык муро» («Марийские народные песни») и «Марий тюр» («Марийская вышивка». Ему суждено было стать одним из последних из
когорты крупных собирателей 19-20 веков марийского фольклора и этнографических материалов, в том числе на сернурской стороне.
В работах современных исследователей вслед за М.Н.Янтемиром за марийцами сернурской стороны, относящейся к северо-восточной части Республики Марий Эл и входящей в Уржумско-Вятский этнографический район Ветлужско-Вятского междуречья, укрепилось название «шернур марий»(«сернурские марийцы») с отнесением их к одной из шести локальных этнографических групп луговых мари, говорящей на моркинско-сернурском говоре марийского языка.
Руслан Аркадьевич Бушков,
кандидат исторических наук
